← Part of the Collection: State of Cinema

State of Cinema 2024

Ya es hora

 

Добрый вечер, дамы и господа!

Спасибо большое за предоставленную мне возможность поделиться с вами моими переживаниями, сомнениями и идеями о состоянии современного кинематографа.

Прежде всего, я хотел бы напомнить вам о том, что уже десять лет в Европе идет война. Как известно, Россия напала на Украину сначала в гибридной форме, а спустя семь лет открыто, жестоко и безжалостно уничтожая города и деревни, гражданское население, экономику, уничтожая страну.     
Таков контекст, в котором я живу последнее время, и это не может не влиять на мои мысли, действия, фильмы, на мое мироощущение.

Первый свой фильм, «Сегодня мы построим дом», я сделал в 1995 году, почти тридцать лет назад.     
С тех пор я снял еще 32 фильма. На моих глазах происходили изменения и в технологии кинопроизводства, и в способах распространения фильмов, и во влиянии кинематографа на общество     
и общества на кинематограф.

Технические достижения меня могут только радовать. О таких возможностях работы со звуком и изображением тридцать лет назад можно было только помечтать! Когда я делал свой первый фильм, у меня была возможность, без потери качества звука, работать только с десятью звуковыми дорожками. Сегодня в моем арсенале может быть звуковых дорожек столько, сколько мне необходимо. Технически меня ничто не сдерживает, и звук в фильмах становится гораздо богаче и детальнее проработанным. Современные технические возможности позволяют мне использовать звук как драматургический элемент фильма. То же самое можно сказать и о работе с изображением. Существующие технологии позволяют на очень высоком уровне реставрировать изображение при работе с архивным материалом. Если вы сравните качество изображения двух моих архивных фильмов, «Блокада» 2005 года и «Государственные похороны» 2019 года, вам станет очевиден этот прогресс. Не удивлюсь, если уже существует возможность фабриковать имитацию архивного материала и, может быть, нас ждет возникновение нового жанра в кино. Я уже не говорю о практически неограниченной возможности манипуляций с изображением при помощи современных цифровых технологий. Убирая и добавляя разнообразные элементы, мы, по сути, можем сегодня создавать движущиеся коллажи.

Все это дает нам дополнительные инструменты и, если их вдумчиво использовать, они могут только обогащать кинематограф.    

Увы, на этом хорошие новости заканчиваются.  

Состояние современного кино соответствует состоянию современного общества. Кинематограф напрямую связан с общественной жизнью и с проблемами, стоящими сегодня перед обществом.     
Каждый из нас переживает и адаптируется в сложившейся ситуации по-своему, и я могу рассказать о своем личном опыте. Событие, о котором я хочу рассказать, произошло в другом художественном цехе и не связано напрямую с кино, но, на мой взгляд, эта история довольно точно описывает положение вещей.

В 2021 году ко мне обратился директор Вильнюсского Молодого Театра (Jaunimo Teatras), Аудронис Лиуга, с предложением написать и поставить на сцене театра пьесу по роману Джонатана Литтелла «Благоволительницы». Как многие из вас знают, это известный роман, который вышел в свет в 2006 году и в том же году был награжден самыми престижными литературными премиями Франции - Гонкуровской премией и Большой премией Французской академии. Роман написан от лица офицера СС и охватывает период от начала военных действий немецких войск в Советском Союзе в 1941 году до падения Берлина в 1945 году. Герой романа принимает участие в Холокосте и пытается осмыслить происходящее. Джонатан Литтелл долгое время работал с воспоминаниями участников событий и архивными материалами, что и нашло отражение в тексте романа. Эта тема мне близка. Десять лет я пытался найти возможность профинансировать и снять игровой фильм «Бабий Яр» об одном из самых массовых расстрелов евреев в Киеве во время Второй Мировой войны. Я сделал из архивных материалов документальный фильм «Бабий Яр. Контекст» о холокосте в Украине. У меня есть еще один документальный фильм о холокосте и его восприятии в наше время – «Аустерлиц». Всем, кого интересует эта тема, я рекомендую книгу немецкого социолога и психолога, Харальда Вельцера, чье название точно обозначает проблему, которая, как мне кажется, снова становится крайне актуальной для осмысления: «Обыкновенные убийцы. Как система превращает обычных людей в монстров». Эта книга впервые напечатана издательством «Фишер» в 2005 году, за год до появления книги Джонатана Литтелла «Благоволительницы».

К лету 2022 года я написал пьесу, выделив из большого романа те сюжетные линии и события, которые напрямую касались избранной мною темы. Администрация театра разослала пьесу актерам для чтения. В августе я встретился с актерами для того, чтобы представить свою концепцию будущего спектакля, и на этой встрече я узнал, что два ведущих актера театра отказались участвовать в моем спектакле. Я предложил встретиться с ними, чтобы поговорить о том, что их не устраивает и с чем они не согласны.

Холокост в Украине начался практически сразу после вторжения немецких войск на территорию Советского Союза. Начался он с погромов, которые были спровоцированы немецкими спецслужбами «Абвером» и СС, но осуществлялись силами украинской вспомогательной полиции, завербованной    
из членов Организации Украинских Националистов (ОУН). Сценой одного из самых масштабных погромов во Львове я начинаю свою пьесу. Эта сцена погрома, как и последующая сцена, в которой высшие чины немецкого офицерства обсуждают его причины и мотивы, очень важны в понимании картины происходящего. Дальше пьеса, как и роман, описывают события из жизни немецких офицеров, участвующих в акциях уничтожения евреев, и, в частности, событий из жизни главного героя, который пытается найти смысл в происходящем.

Я встретился с актерами, отказавшимися играть в пьесе, и узнал, что причиной отказа было нежелание участвовать в «антиукраинском» спектакле. Разговор о том, что описанные события случились восемьдесят лет назад, являются подтвержденными документами историческими фактами, что организаторы погрома были преступниками и ни в коей мере не представляют весь украинский народ, что аналогичные события происходили и в истории других народов, и молчать об этом так же преступно, как и совершать подобные преступления, не возымели никакого действия. Каждый остался при своем мнении.

Спустя две недели после того, как я начал репетиции спектакля, один из актеров, отказавшийся играть в моем спектакле, опубликовал в фейсбуке текст, в котором выразил возмущение тем, что литовское государство тратит деньги на антиукраинский спектакль. В социальных сетях началась дискуссия. Пьесу никто не читал, но все были взбудоражены. Обсуждение выплеснулось из социальных сетей в официальную прессу. Начался скандал. К этому скандалу подключились «Союз театральных деятелей Украины» и «Национальная ассоциация исследователей голодомора и геноцида украинцев». Эти организации написали и прислали в министерство культуры Литовской Республики и в редакции главных литовских СМИ письма протеста. Я позволю себе процитировать здесь несколько выдержек из этих писем (в переводе с украинского).

«Стремимся обратить Ваше внимание на тот факт, что произведение Дж. Литтелла, которое собирается инсценировать Государственный молодежный театр Литвы, содержит такое критическое количество спорных идей, национальных и социальных стереотипов, упрощений и предубеждений, что дает основания ожидать негативного резонанса планируемого представления».

«Нельзя исключить возможность того, что именно тесные контакты автора с Россией обусловили очевидную антиукраинскую предвзятость романа. Представленные в произведении украинские сюжеты, которые, собственно, и намерен воплотить на сцене С. Лозница, вызывают беспокойство».

«Постановка такой пьесы во время полномасштабной агрессии России против Украины в государственном театре дружественной к украинцам Литвы является ошибочным решением. Такое представление, без сомнения, будет использовано пропагандистским аппаратом путинской России с целью дискредитации Украины и украинцев».

Тем временем я продолжаю репетиции. На каждую репетицию я прихожу, не имея уверенности в том, придет ли тот или иной актер в этот раз на репетицию, потому что один за другим, опасаясь скандала, актеры отказываются играть в спектакле. В результате скандал выходит на уровень центрального телевидения и крупнейшей радиостанции Литвы. Из реплик обсуждающих пьесу журналистов я понимаю, что текст уже ходит по рукам. В единственном интервью, на которое я согласился по просьбе директора театра, я спросил журналиста, где он взял текст пьесы. Пьеса не была опубликована. Существует только текст, который распечатан на компьютере и роздан актерам для репетиций. Даже если вы нелегальным образом, получив от актера текст, прочитали пьесу, этично ли это – публично обсуждать то, что недоступно вашей аудитории, и выражать по этому поводу свое мнение? О чем мы вообще здесь говорим?

Кульминацией этого медийного шоу стало собрание наблюдательного совета театра, в состав которого входят актеры, уважаемые театральные критики и театральные деятели. Собрание начала профессор Литовской академии театра и кино, Рамуния Марцинкевичуте, такими словами: «Я не понимаю, зачем нас всех пригласили и что мы здесь собираемся обсуждать. Мы все знаем фильмы Сергея Лозницы и его жизненная позиция представлена там достаточно ясно…» Прекратили этот скандал сотрудники министерства культуры Литвы. «Мы не можем оценивать то, чего еще не существует. Будет спектакль, придем, посмотрим и выскажем свое мнение» - заявил представитель министерства.

14 декабря 2022 года состоялась премьера. В спектакле не нашли ничего предосудительного и антиукраинского. Не воспользовалась спектаклем, как поводом к дезинформации, и российская пропаганда. После премьеры некоторые зрители пожимали плечами и задавались вопросом: «Что это все было и о чем был весь этот скандал»?

Спектакль идет в театре до сих пор.     
Передо мной так никто и не извинился.

О чем эта история?    
О том, как непросто в наше время художнику иметь свое мнение, иметь смелость на публичное высказывание, на право размышлять. Нам снова навязывают единую для всех истину, категоричное суждение, черно-белое мировоззрение. Разговор на самые острые и важные темы становится практически невозможным. Причин тому много, и это тема отдельного исследования.

Мы живем в очень непростое время упадка морали и образования. В то же время, развитие технологий позволяет совершать самые разнообразные трюки с нашим сознанием и поведением, манипулировать общественным мнением и подрывать основы существования человеческого сообщества.    
Эти деструктивные тенденции набирают силу день ото дня и становятся все более радикальными.    

Единственное спасение от варварства я вижу в культуре.

События последних лет, эксцессы в области культуры, говорят о том, что несмотря на столь частое употребление слова «культура», многие просто не понимают значение этого термина. Наиболее точное определение культуре дал в своей статье «Феномен культуры» советский семиотик и культуролог Юрий Лотман: «Культура — сверхинди¬видуальный интеллект — представляет собой механизм, восполняющий недостатки индивидуального сознания и, в этом отношении, пред¬ставляющий неизбежное ему дополнение». Ключевые понятия – «сверхинди¬видуальный интеллект» и «механизм, восполняющий недостатки индивидуального сознания».

Кинематограф, как и другие виды искусства, как и иные формы деятельности человека, являющиеся, по сути, проекциями нашего сознания, есть часть культуры и имеет уникальную возможность описывать и представлять нечто, что можно представить и описать только средствами и языком кино. Язык кино позволяет нам фиксировать, описывать или представлять доступные нашему сознанию явления мира, в котором, как нам кажется, мы живем.

Пространство кино – пространство, прежде всего, художественное. Это пространство дискуссии. Не стоит ошибаться и относиться к пространству художественному, пространству абстрактных моделей и представлений, как к области действий в нашей физической, материальной жизни. Я говорю сейчас банальности, заявляю очевидное. К сожалению, я вынужден повторять эту очевидность снова и снова. Нельзя ограничивать свободу мысли, художественной мысли, художественного высказывания. Отсутствие разговора, отсутствие дискуссии, закрытые темы опасны для нашего существования.

Со своей стороны, я продолжаю делать то, что умею делать неплохо и готов выслушать контраргументы в том пространстве, в котором я работаю и высказываюсь – в пространстве кино.

Спасибо большое за внимание.

Сергей Лозница    
Ноябрь 2024 г.

Изображение: Ya es hora [Пора] (Франсиско де Гойя, 1789), n°80 из серии Los caprichos, Национальный музей Прадо [общественное достояние]

ARTICLE
18.12.2024
EN RU
In Passage, Sabzian invites film critics, authors, filmmakers and spectators to send a text or fragment on cinema that left a lasting impression.
Pour Passage, Sabzian demande à des critiques de cinéma, auteurs, cinéastes et spectateurs un texte ou un fragment qui les a marqués.
In Passage vraagt Sabzian filmcritici, auteurs, filmmakers en toeschouwers naar een tekst of een fragment dat ooit een blijvende indruk op hen achterliet.
The Prisma section is a series of short reflections on cinema. A Prisma always has the same length – exactly 2000 characters – and is accompanied by one image. It is a short-distance exercise, a miniature text in which one detail or element is refracted into the spectrum of a larger idea or observation.
La rubrique Prisma est une série de courtes réflexions sur le cinéma. Tous les Prisma ont la même longueur – exactement 2000 caractères – et sont accompagnés d'une seule image. Exercices à courte distance, les Prisma consistent en un texte miniature dans lequel un détail ou élément se détache du spectre d'une penséée ou observation plus large.
De Prisma-rubriek is een reeks korte reflecties over cinema. Een Prisma heeft altijd dezelfde lengte – precies 2000 tekens – en wordt begeleid door één beeld. Een Prisma is een oefening op de korte afstand, een miniatuurtekst waarin één detail of element in het spectrum van een grotere gedachte of observatie breekt.
Jacques Tati once said, “I want the film to start the moment you leave the cinema.” A film fixes itself in your movements and your way of looking at things. After a Chaplin film, you catch yourself doing clumsy jumps, after a Rohmer it’s always summer, and the ghost of Akerman undeniably haunts the kitchen. In this feature, a Sabzian editor takes a film outside and discovers cross-connections between cinema and life.
Jacques Tati once said, “I want the film to start the moment you leave the cinema.” A film fixes itself in your movements and your way of looking at things. After a Chaplin film, you catch yourself doing clumsy jumps, after a Rohmer it’s always summer, and the ghost of Akerman undeniably haunts the kitchen. In this feature, a Sabzian editor takes a film outside and discovers cross-connections between cinema and life.
Jacques Tati zei ooit: “Ik wil dat de film begint op het moment dat je de cinemazaal verlaat.” Een film zet zich vast in je bewegingen en je manier van kijken. Na een film van Chaplin betrap je jezelf op klungelige sprongen, na een Rohmer is het altijd zomer en de geest van Chantal Akerman waart onomstotelijk rond in de keuken. In deze rubriek neemt een Sabzian-redactielid een film mee naar buiten en ontwaart kruisverbindingen tussen cinema en leven.